ДАРИЯ ЧЕЧУРИНА
Родилась в 1994 году в Санкт-Петербурге. Вторая из шести
детей в семье врачей.
С детства лето проходило в деревне Коскеницы.
Училась в ДШИ №10 у Ершовых Инны Владимировны и Михаила Михайловича. В 2017 году закончила скульптурное отделение училища им. Рериха и поступила в художественно-промышленную академию им. Штиглица (скульптура).
В 2018 году перевелась в скульптурную мастерскую Академии художеств им. Репина.
С 2015 года участвует в регулярных выставках Санкт-Петербургского союза художников и проведении мастер-классов.



"Уже много лет сердце болит о нашей народной традиционной культуре. О чистоте, простоте и цельности человека, близкого к природе, не оторванного от своих корней. Так сложилось у нас в России, что богатейшему наследию основного слоя населения – крестьянства, долгое время не уделялось должного внимания"

Я пробую работать с разными материалами: с камнем, деревом, керамикой. Но ближе всего мне работа с деревом и зеленой кембрийской глиной. Керамика для меня – область эксперимента: я пытаюсь адаптировать керамические приёмы в скульптуре. Сделав серию керамических рельефов, я пришла к смешанной форме наподобие объемной графики. Сейчас предметом моего пластического осмысления становится пейзаж. По своим впечатлениям от прогулок я пробую создавать объемные композиции. В своём творчестве я обращаюсь к различным ремесленным традициям. Я пробовала создавать керамические плитки в технике гуцульского изразца. Сюжетом для изразцов становятся воспоминания из экспедиций и образы из деревенского быта. Периодически я обращаюсь к репликам старинных образков XIV века. Я создаю их практически в той же технике, что и древнерусские мастера, вырезая матрицу из камня, по которой потом делается литье. Также среди моих работ есть иконы, вырезанные из дерева, — чаще всего я просто перевожу живописное изображение в объем. Но делаю и реплики с деревянной русской резьбы, иногда появляются и новые образы. Выражение смыслов через ритм форм и поиск пространственных расположений – моя попытка изъясняться на чисто скульптурном языке.

Я считаю, что изображение ярких эмоций для скульптуры неоправданно, так как издревле её форма служила вместилищем религиозного содержания. Этой бесстрастности и вечности я учусь у скульптуры греческой архаики и Древнего Египта. Меня не могло миновать наследие таких скульпторов как Матвеев, Мартини, Марини, Майоль. Для них сюжет – повод для создания «пластического события». В скульптуре я стремлюсь к наибольшей осмысленности формы. К тому, чтобы скульптура воздействовала на зрителя формой, её напряженностью, расположением объёмов в пространстве. Через обобщение выстраивается сложная структура связи между формой и невербальным смыслом скульптуры. Особый интерес для меня представляет древнерусская живопись, белокаменная резьба и пермская деревянная скульптура как истоки именно русской пластики. Меня привлекает то, как в пермской скульптуре активно действуют объемы, как они уверенно соотносятся друг с другом в пространстве. В древнерусской живописи формальное решение имеет не меньшее значение, чем у мастеров ХХ века, так как именно форма позволяет воспринять человеку духовное содержание.

Я считаю, что изображение ярких эмоций для скульптуры неоправданно, так как издревле её форма служила вместилищем религиозного содержания. Этой бесстрастности и вечности я учусь у скульптуры греческой архаики и Древнего Египта. Меня не могло миновать наследие таких скульпторов как Матвеев, Мартини, Марини, Майоль. Для них сюжет – повод для создания «пластического события». В скульптуре я стремлюсь к наибольшей осмысленности формы. К тому, чтобы скульптура воздействовала на зрителя формой, её напряженностью, расположением объёмов в пространстве. Через обобщение выстраивается сложная структура связи между формой и невербальным смыслом скульптуры.
Особый интерес для меня представляет древнерусская живопись, белокаменная резьба и пермская деревянная скульптура как истоки именно русской пластики. Меня привлекает то, как в пермской скульптуре активно действуют объемы, как они уверенно соотносятся друг с другом в пространстве. В древнерусской живописи формальное решение имеет не меньшее значение, чем у мастеров ХХ века, так как именно форма позволяет воспринять человеку духовное содержание.